Луиджи и Смерть (часть 2)
“Ты – это не твои лица. Начни искать своё настоящее лицо – лицо, которое было у тебя до рождения, которое будет у тебя после смерти”.
Ошо
2. Вечность
…И было душно, и было жарко, и было омерзительно. И опора ускользнула из-под ног. А потом… меня понесло куда-то вперёд, и помутившееся зрение внезапно вернулось. И я увидел Её.
Её взгляд был полон упрёка, Её губы горестно изогнулись. Но всё же Она пришла. Она не смогла не прийти.
Даже Она не могла нарушить законы Вселенной.
Её лицо было так близко, что, заглянув Ей в глаза, я словно погрузился в мерцающую антрацитом бездну. Я успел почувствовать быстрое скольженье Её губ — прохладных, но почти человечески нежных — и случайное касание длинных ресниц, и тонкие пальцы на своём затылке, чуть выше петли. И все прежние мои ощущения исчезли, не осталось ни стыда, ни боли — лишь беспредельная радость и нежность, от которых я таял, таял и хотел заплакать — но у меня уже не было плоти, способной разразиться слезами. Я стал легче воздуха, легче ветра, и больше не были властны надо мною года, и расстояния, и тюремные стены…
И был простор, и была вечность, и был ослепительный свет. И солнце, такое огромное, что, казалось, охватило собой почти весь горизонт, явилось передо мной во всей полноте своего недоступного смертным величия. И я летел прямо к нему, летел — крошечной ослепительной искоркой — крошечной, но всё же подобной ему. И, наконец, я достиг этого моря огня, и погрузился в него, и растворился в нём, как капля воды в океане, так что больше уже не мог различить, где оно и где я. И я сам стал бесконечностью, вечным, неизбывным мирозданием, и от этого непривычного, незнакомого, невыносимого счастья перестал сознавать себя и более ничего не помнил…
***
Очнулся я в совершенно незнакомом месте, на берегу заросшего водорослями озера, на мокром песке. У меня ничего не болело, я не был голоден, и всё же я вновь начал ощущать себя живым человеческим существом. У меня, как прежде, было тело, и кожей я чувствовал лёгкую прохладу свежего, но абсолютно неподвижного воздуха. Более того, я был одет с ног до головы. На мне были тёмный пиджак и тельняшка, которую я так любил носить в бытность мою анархистом. Ремень, на котором я собственноручно повесился, теперь вновь был туго затянут на поясе. Когда я попытался встать, с головы слетела моя старая шляпа, которую я подобрал и тотчас же нахлобучил обратно. Всё говорило о том, что я и не умирал и что всё случившееся мне приснилось. И лишь потусторонний голубоватый свет, неведомо откуда исходящий, и полное отсутствие неба указывали на то, что я попал туда, куда и стремился.
В царство Смерти.
Правда, окинув взглядом окрестности, самой Смерти я не увидел. Равно как и Её Ангелов. Не было вокруг и человекоподобных смертных. Лишь в мутноватой воде величественно скользнула массивная, очень странного вида рыба, а воздухе мимо меня пронеслась огромная, больше моей руки, стрекоза. Гигантские, величиной с собор, папоротники вставали над берегом озера плотной стеной. Куда идти мне теперь и где искать Её? Ни дороги, ни тропы, только кольцо густой, пышной зелени вокруг меня.
И ни одного разумного существа.
Я сорвал с себя шляпу, швырнул её на песок и шлёпнулся рядом. Если бы здесь было хотя бы солнце, способное указать мне путь!.. Но в этом запредельном мире, похоже, не было ни времени, ни направления.
Я сидел, с досады вцепившись себе в волосы, и вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Внимательный и заинтересованный. Я медленно обернулся и обнаружил на одном из листьев папоротника упитанного таракана длиной не короче моего среднего пальца, пытливо наставившего на меня немалых размеров усы. Я сгрёб рукой шляпу, снова поднялся и сделал пару шагов к нему. Усы нахально пошевелились. Я усмехнулся:
– Bon jorno, приятель! Ты тоже вроде меня, покойник?
Усы покачнулись.
– И много нас тут? Люди-то есть? — спросил я его, как многие беседуют со встреченной ими кошкой или собакой.
Усы вздёрнулись вверх. Поди пойми, имело ли это движение какое-то отношение к моим словам, и если имело, что значило, нет или да…
– А Смерть ты тут видел, дружище? — задал я самый важный вопрос.
Усы дрогнули и опустились вниз.
– Точно видел? — продолжил я расспросы. — А где?
Усы разошлись в стороны. Затем насекомое развернулось и с обычным тараканьим проворством исчезло в листве.
Одно из двух: либо я стал слишком мнителен, либо всё это означало, что Смерть находится везде и что мне следует тоже вступить в этот странный лес. В любом случае, сидеть и беспомощно ждать непонятно чего возле озера не имело смысла.
Я надел шляпу, одёрнул пиджак, аккуратно, словно это были манжеты крахмальной сорочки, поправил рукава тельняшки, вздохнул — и сделал шаг в лес.
И лес расступился передо мной.
Нет, не то чтобы гигантские папоротники и хвощи были живыми и сами сдвинулись в стороны. Но когда я коснулся первых же листьев, при небольшом усилии эта казавшаяся непроходимой стена поддалась, словно водная гладь под рукой пловца. Странное то было ощущение: мои пальцы чувствовали каждую неровность, каждую прожилку, но они были совсем не так плотны и упруги, какими казались на первый взгляд. А приглядевшись, я заметил, что всё меня окружавшее выглядело недостаточно чётким и ярким, даже чуть прозрачным, словно сделанным из матового стекла.
Как во сне, продвигался я в глубь таинственной чащи и скоро обнаружил, что я был в ней не один. Какие-то смутные тени мелькали в ней, какие-то невнятные шорохи раздавались. Надо мной то и дело пролетали причудливые крылатые существа, похожие скорее на сказочных драконов, чем на птиц, но отнюдь не стремившиеся изрыгать пламя. Лес постепенно менялся, становился реже и светлее, деревья в нём приобретали всё более привычный мне вид. В то же время и звуки вокруг меня стали заметно громче, а тени вокруг скользили всё чаще и чаще. Наконец, идти мне стало совсем легко, а под ногами появилась хорошо утоптанная тропинка, постепенно превратившаяся в настоящую, хоть и немощёную, дорогу, на которой вполне могли бы разъехаться две кареты.
Я прибавил шагу, затем побежал. Мне показалось, что шёл я уже слишком долго, и теперь сгорал от нетерпения. Я надеялся, что дорога выведет меня к Ней, и тогда…
Со всего маху я налетел на валявшееся поперёк дороги большое бревно и, не удержавшись, упал на руки, подняв облако пыли. И тут же земля подо мной затряслась, и бревно шевельнулось. Я было вскочил и замер.
По расположенному на краю дороги холму прошла дрожь, и я вдруг осознал, что то был не холм, а туловище немыслимых размеров существа, многометровый хвост которого я и принял за ствол упавшего дерева. Уходящая в гущу ветвей столь же длинная шея грациозно согнулась, и изящная голова, впрочем, в несколько раз больше моей, повернулась ко мне, и тёмные глаза посмотрели прямо в мои.
Я окаменел на месте, и в тот же миг существо гибким движением откинуло хвост, как хлыст, и небрежно ударило им меня так, что я отлетел в сторону, легко, как волан, и со звоном ударился спиной о настоящее дерево. От адской боли я взвыл, и всё поплыло у меня перед глазами…
Чудовище уже потеряло ко мне интерес и принялось неспешно обирать листву с высоких ветвей, а я всё лежал, не решаясь пошевелиться. От такого мощного удара я, несомненно, должен был сломать позвоночник, и эта мысль холодила мне душу гораздо сильнее, чем ощущение близкой опасности.
«Неужели теперь я останусь навеки беспомощным? — думал я. — Как нелепо!»
Наконец, я было решился попробовать двинуть рукой, но тут существо повело хвостом, и я снова застыл на месте.
И вдруг «Не бойтесь! Не бойтесь, сэр!» раздалось позади меня. Я не сразу осознал, что это был подлинный голос человека, а поняв, решил, что схожу с ума. Между тем листва за мной зашуршала, послышались осторожные и одновременно уверенные шаги, а затем передо мной предстал весьма благообразного вида пожилой мужчина с на редкость высоким лбом, запавшими щеками и большими глазами. В руке он сжимал толстую тетрадь и химический карандаш.
– Успокойтесь, сэр, никакой опасности нет! — произнёс он твёрдо, наклоняясь надо мной.
Собрав все силы, я нацепил на себя усмешку.
– Да я спокоен, – сумел я ответить. — Ваша зверушка?
– Нет, здесь никто никому не принадлежит, – возразил незнакомец. – Впрочем, в какой-то степени можно сказать, что и моя… Не правда ли, она прекрасна? — продолжал он, просияв взглядом. – Сколько достоинства и грации, настоящая леди!
– Леди..? — хмыкнул я. — И, по-вашему, она не опасна?
– Абсолютно. Это самочка диплодока, при жизни она питалась только листвой. Впрочем, даже будь она хищницей, это уже не может играть здесь роли… Вы, должно быть, совсем новичок и не успели освоиться?
– Новичок. Но вижу, не очень-то доброжелательное тут место.
– Что ж, вы и сами были не слишком доброжелательны, – заметил он назидательно. — К чему вы так спешили? Надо быть осмотрительней.
– Эх, лучше бы вы, чем поучать, смотрели за своей животиной, – дёрнулся я, и тотчас же от новой вспышки боли у меня потекли слёзы.
– Вам нехорошо?
– Похоже, что у меня перебит позвоночник. Будь я ещё жив, она бы вышибла из меня дух таким ударом.
– О да, она на это способна! – подхватил он с восторгом. — Но вы мертвы. А потому у вас нечему быть перебитым. Фигурально выражаясь, вы целы и невредимы. Можете подниматься.
Он подал мне руку, я опёрся на неё, но едва он потянул меня вверх, как я снова взвыл против воли.
– Вам так больно?
– А вы как думаете? Alla malora![1]
– Ну, будет вам! — он отложил тетрадь и подал мне обе руки. — Поверьте мне, что у вас ничего не болит.
– Как не болит? — выдавил я из себя, когда смог, наконец, подняться. — А что же тогда я сейчас чувствую, сэр?
– То, что медики называют «фантомными болями». Вы, должно быть, слышали, что люди с ампутированными конечностями всю жизнь чувствуют, как они, уже давно схороненные в земле, ноют и болят у них, особенно в сырую погоду.
– Конечно, – промолвил я. — Ведь я служил в армии.
– Тогда вы должны понимать, что вся ваша боль — лишь иллюзия. И хоть вам и кажется, что вы ощущаете своё тело, но его у вас уже нет, оно скоро рассыплется в прах, а вы находитесь здесь, и более никто и никогда не сможет нанести вам физическое увечье.
– Иллюзии порой бывают более реальны, чем жизнь, – возразил я ему, думая о Смерти.
– Ни одна иллюзия не победит вас, если вы того не захотите.
– А если хочу?
Он с интересом взглянул на меня:
– Любопытный вы человек.
«Вы тоже», – ответил я мысленно и вдруг сообразил, что неизвестный вряд ли сам представится мне, ибо, судя по некоторым словам и манере речи, он был англичанин, а никого способного познакомить нас поблизости не наблюдалось.
– Простите, я не назвался, – произнёс я. — Я Луиджи Лукени.
В его лице ничто не дрогнуло. Моё имя ни о чём ему не говорило.
– А моя фамилия Оуэн.
– Роберт?
– Вы о том утописте?..[2] Нет-нет, это мой однофамилец. Я не интересуюсь преобразованиями общества. Я Ричард Оуэн, палеонтолог[3]. Вы обо мне не слышали?
– Нет, – откровенно покачал я головой. — Вы занимались доисторическими животными?
– И после смерти занимаюсь, – он подобрал карандаш и тетрадь. — Вам знакомо слово «археоптерикс»?
– Э-э, – протянул я. — Кажется, это что-то вроде птицы… Во всяком случае, более безобидное существо, чем эта ваша леди диплодок, – и я осторожно помассировал спину.
– Ну, археоптерикс тоже мой, – улыбнулся исследователь. — Это ведь я первым его описал. Впрочем, они все мои. Термин «динозавры» придумал именно я, простите мне моё старческое тщеславие.
– Что ж, я понимаю, — ответил я. — Я тоже в некотором роде известная личность… Хотя, возможно, вы просто умерли раньше, чем я прославился.
– Я умер в 1892 году.
– А, ну тогда вы, конечно же, не могли обо мне слышать.
– А что вы создали? Изобрели?
– Да ничего не создал. Я анархист… Террорист, – поправился я после паузы.
Он посмотрел на меня критически.
– И что же вы натворили, позвольте спросить?
– Убил, – пожал я плечами.
– И кого же?
– Елизавету Австрийскую.
– Ох! — воскликнул он в изумлении. — Саму Элизабет!.. Вы?!
– Ну да, я.
– А с виду вы такой неприметный молодой человек…
– Уж какой есть, – развёл я руками.
Всю его невозмутимость как рукой сняло.
-Вот! Вот к чему приводят эти ваши мечты об идеальных обществах!.. Ну уничтожаете вы мужчин, но женщину-то как вы могли?.. Мне не доводилось видеть её своими глазами, но портреты… Да как вы посмели обидеть леди такой… такой красоты?!
– Я не обижал её. Я её убил, – возразил я.
– Что такое вы говорите?
– Да она даже не почувствовала, что у неё пронзено сердце. Она решила, что я налетел на неё и толкнул, пытаясь отобрать у неё часы.
Он укоризненно взглянул на меня.
– Налетел… Толкнул… Вы и в загробном мире всё тот же. Ни сдержанности, ни манер… Но почему, почему, объясните мне?
Я вздохнул.
– Вот и вы о том же… Каждый спрашивает меня, почему.
– Неудивительно.
Я махнул рукой.
– Если бы вы внятно объяснили, вас бы больше никто не спрашивал.
– Да я ведь всё объяснил на суде.
– И…?
– И никто ничего не понял.
– А что вы сказали им?
– Самую суть. «Она достаточно аристократична, чтобы заслужить Смерть”.
«Сейчас и он ничего не поймёт», – подумал я было, но неожиданно для меня Оуэн бросил тетрадь под ноги и стиснул меня за плечи.
– …достаточно аристократична, чтобы… Как? Как сейчас вы сказали?
Я повторил.
– Даа…, – задумчиво протянул он, отпуская меня. — Вот как… Вот оно, значит, как…
– Да что с вами, сэр?
Он встрепенулся.
– Выходит, вы знали, что Смерть — это реальное существо со Своей душой, ещё когда были живы?
– Да.
– Вы видели Смерть и до того, как умерли?
– Да.
Он поглядел мне в глаза.
– Нет, вы конечно, не единственный, но всё же очень мало кто на это способен… Мда… Вот оно как… Вот как…
Оуэн заложил руки за спину и несколько раз прошёлся мимо меня взад-вперёд. Я покосился на свою недавнюю обидчицу, но она не обращала никакого внимания на эти перемещения. Наконец, он остановился и обернулся ко мне.
– Ну вот что, мистер Лукени. Обижаться на этих людей вам нечего. Вряд ли кто-то из них был способен уловить истинный смысл ваших слов. Ведь для этого необходимо умереть. А вот здесь ваше признание будет понятно любому.
– Так уж и любому?
– Конечно. Даже тому, кто жил за много столетий до этой истории. Ибо кто же в царстве Смерти не знает о возлюбленной его Правителя?
– И вы знали? – удивился я. — Вы же прежде не слышали моего имени.
– Не слышал, – признал учёный. — Но я и далёк от всего людского. Я счастлив здесь, среди своих ископаемых любимцев, словно индеец, после кончины попавший на Поля Охоты, – он вновь улыбнулся. – Но о самой Элизабет, хоть я и не видел её, мне известно. Знаете, её появление здесь произвело настоящий фурор… нет, это слишком слабое слово. Подумать только, возлюбленная у Смерти, впервые от сотворения мира!
– Впервые?
– Говорят, никогда прежде не было ничего подобного…
– Выходит, что для Элизабет всё закончилось благополучно? — уточнил я. — А вы ещё меня упрекали!
– Ну, насчёт того, благополучно ли, мне трудно сказать. Мне сложно представить Смерть возлюбленным человеческого существа… Хотя… если только в духе древних легенд про Леду и лебедя…
Я искренне удивился:
– А причём тут лебедь?
– Видите ли, сэр, Смерть — это… – тут он словно вспомнил о чём-то, в глазах его появился почти неземной восторг, и он умолк.
Похоже, Оуэн совершенно забыл обо мне, а между тем я подумал, что он мог бы подсказать мне, куда направиться дальше, и решил снова привлечь его внимание. Я поднял тетрадь из травы и вложил ему в руки. Он словно очнулся.
– Простите, мы о чём-то говорили?
– Нет… Да… В общем, сэр, в связи со всем этим делом я и спешил, когда наскочил на вашу красавицу, за что извиняюсь.
– Вот всё вы спешите, – был ворчливый ответ. — А с чего? Зачем? Ведь перед вами, молодой человек, вся вечность… Эх, итальянский темперамент!
– Говорю же, сэр, у меня тут дело, – повторил я.
– Да к кому дело?
– К Смерти, – признался я откровенно. — И вечно ждать решения этого дела я не в силах, увы. Так что если бы вы подсказали мне, где Её найти, я был бы вам весьма благодарен.
Оуэн недоумённо свёл брови на переносице.
– Её?.. Вы хотите сказать «Его»? Смерть — это Он.
– Он, Она — сейчас не суть важно. Главное, где Правитель этого мира находится.
– Мистер Лукени, в этом мире нет понятий «где» и «куда». И понятия «когда» тоже. Пока мы с вами говорили, в мире живых мог пройти целый век. А могла секунда. А здесь есть лишь бесконечность времени и пространства.
– Но я ведь как-то перемещался по царству Смерти до этого. Я шёл по тропинке.
Он покачал головой:
– Это почти как насчёт наших тел, сэр. Это лишь ваше воображение.
– А вы, мистер Оуэн, тоже лишь моё воображение? — хмыкнул я.
– Не совсем. Мы с вами действительно беседуем, но нам только кажется, что мы видим и слышим друг друга. В нашем общении нет ничего физического. Вот, скажем, вы хорошо меня понимаете?
– Да, конечно.
– А вы свободно владеете английским?
– Я его вообще не знаю.
– Вот видите!.. А на каком языке я, как вам кажется, с вами сейчас говорю?
– На моём родном, итальянском.
– С акцентом?
– Абсолютно чисто.
– Понимаете теперь, что я имел в виду?
– Мне кажется, да… Но, сэр, от всех этих рассуждений мне нисколько не легче. Если я не могу спросить, где мне найти Смерть, то могу я выяснить хотя бы, как?
– Смерть нам не подчиняется. Если Он не захочет, мы Его не найдём.
– И что мне тогда делать?
– Не знаю.
– А можно попытаться найти Смерть с помощью Чёрных Ангелов?
– И они нам не подчиняются тоже.
Я дёрнул себя за кудри.
– Diablo, diablo, diablo!.. Ну хорошо, а могу я встретиться в этом царстве с нужным мне человеком?
– Да, разумеется.
– А как это сделать?
– Представить себе этого человека. Чем более явственно вы его себе вообразите и чем более сильные вы испытываете к нему чувства, тем легче будет вам это сделать.
– А если представляется смутно?
– Вам будет казаться, что вы идёте к нему, долгими и запутанными путями. Но в конце концов, всё же придёте.
– Спасибо! Tante grazie di tutto![4] — воскликнул я. — И прощайте!
– Но кого вы собираетесь искать? — спросил Оуэн таким тоном, словно хотел удержать меня у себя.
– Элизабет! — выкрикнул я в возбуждении. – Рудольфа! Франца Иосифа! Любого из них, кто встречался со Смертью… Прощайте, сэр!
Я несколько раз обернулся вокруг себя в поисках слетевшей с меня шляпы. Оказалось, она приземлилась у дороги совсем рядом с тем местом, где сейчас стоял многометровый ящер. Я подскочил туда и ловко выдернул шляпу почти из-под его, вернее, её ноги.
– Синьора диплодок, вы, конечно, величественны и прекрасны, – пробормотал я, торопливо отбегая, – но даже вам я не позволю топтать мою шляпу, пусть она и воображаемая.
– Значит, спешите? — спросил меня Оуэн.
– Да, спешу.
– Будьте осторожнее, – предупредил он.
– Я постараюсь.
– Тогда прощайте, – он протянул мне руку.
– Только один вопрос, – сказал я, удерживая её.
– Да, конечно.
– Мистер Оуэн, вы сами видели Смерть?
– Да, видел. Его все видят, когда умирают.
– И что вы видели?
– Солнце, сэр. Огромное солнце!.. Но перед этим… – и он просветлевшим взором посмотрел сквозь меня на что-то невидимое.
– Что, ради всего святого, скажите, что это было?
На его лице появилось выражение беспредельного счастья.
– Мистер Лукени, это был самый роскошный археоптерикс, какого только можно себе представить!
***
То был нелёгкий путь. В самом деле, долгий и запутанный, как и говорил мне Оуэн. Хаотичные блуждания в бескрайнем неярком пространстве, среди чуть прозрачных деревьев, цветов и животных, среди таких же матово стеклянных людей, то недвижимых, то беседующих друг с другом, то скитающихся, как и я. Все мыслимые пейзажи, кроме солнечных, все возможные оттенки кожи, цветá глаз, голосá, покрои костюмов… Я не заводил с ними бесед и не особенно приглядывался к ним, так как каждый раз угадывал, что это не те, кого я ищу. Лишь одно я отметил: как много в этом мире маленьких детей и младенцев, непривычно много — гораздо больше, чем взрослых. Некоторые из них плакали, но чаще они играли между собой, иногда и со старшими. Их чуть приглушённый, как все звуки здесь, смех преследовал меня почти беспрерывно.
«Если бы Она поцеловала меня в нашу первую встречу, – подумалось мне, – я бы тоже сейчас был среди них».
Сколько я ни вглядывался в окружающее меня, ничто не говорило мне о Её царствовании здесь, даже о Её пребывании. Чёрные Ангелы, правда, попадались, но их бесстрастно-отрешённый вид как-то не поощрял к общению с ними. И всё же я то и дело обращался к ним с вопросами, пока не убедился, что не получу от них ни только ответа, но и простого взгляда. Однако я не позволял себе отчаяться: вечность — достаточный срок, чтобы совершить невозможное.
Я старался не задумываться о том, что буду делать, когда отыщу Элизабет или кого-то из её семьи — эта встреча вряд ли могла быть приятной. Но пока это было единственное, что я мог сделать, и…
– Ты!! — полный ярости и боли низкий мужской голос заставил меня обернуться. Да, он не назвал моего имени, и я был не единственным в обозримом пространстве, но всё же каким-то звериным чутьём я уловил, что этот возглас обращён ко мне.
Глубокий старик с усталыми, но при этом строгими глазами, огромной лысиной и такими пышными усами и бакенбардами, что казалось, все волосы с верхней части его головы переместились на нижнюю, в трауре, опирающийся на трость…
«Нашёл! — подумал я. — Вернее, нашли меня».
– Каждый из нас тут «я», – произнёс я вслух. — Но если из всех «я» Ваше Императорское Величество выделяет именно мою скромную персону, то весьма польщён таким вниманием.
– Ты!! — повторил он, задыхаясь, и на этот раз его услышал не только я. Ещё несколько следовавших мимо полутеней обернулось и посмотрело на нас с жадным любопытством — совсем как живые люди, охочие до скандалов и сплетен.
Я хотел было дать знак Францу Иосифу не поднимать шума при праздных чужаках, но, похоже, императору сейчас не было дела ни до кого, кроме меня. Вслед за этим «ты!!» в меня полетела трость, так что я едва успел присесть, как она пронеслась над моей макушкой, не задев меня самого, но всё же сбив шляпу. Кто-то из остановившихся присвистнул. Я понял, что искреннего разговора не получится, и решил по-прежнему корчить из себя шута, хотя на самом деле не мог не сочувствовать овдовевшему по моей вине человеку.
Поэтому я усмехнулся и как можно звонче воскликнул:
– Не попали, Ваше Величество! А ещё говорят, что точность — вежливость королей… Впрочем, какова вежливость, такова и точность.
– Ах ты, дрянное ничтожество! — возопил он, обретая дар речи. — Шутки изволишь шутить?!
Он шагнул ко мне, и так как я счёл недостойным бежать, без труда схватил меня за ухо и с неожиданной силой дёрнул за него так, что мне пришлось собрать всю свою волю, чтобы не взвыть. Но оказалось, что наше столкновение привлекло к себе внимание не только посторонних.
– Я знал, отец! Я знал, что кто-нибудь из нас непременно отыщет его! — донёсся до меня молодой мужской голос, звучный и пылкий. — Но не мог и представить, что он не будет пытаться скрыться, – прозвучало затем с величайшим презрением.
– А теперь не скроется при всём желании, – мрачно произнёс император и заломил мне руку назад, хотя я стоял совершенно спокойно и даже не стал оборачиваться на приближающегося Рудольфа.
– Оригинальная манера знакомиться в вашем семействе, – хмыкнул я. — Я ожидал большей утончённости, чем эти полицейские приёмы, знаете ли.
Едва я это договорил, как передо мной обрисовалась стройная фигура в белом мундире, и узкая рука взметнулась к моему лицу… но внезапно так же резко опустилась.
– Нет, не желаю пачкать руки о вас, – вымолвил Рудольф. — Вы…
У него перехватило дыхание, и он умолк. Зато заговорил Франц Иосиф.
– Да, полицейские приёмы. Иного ты не достоин: ты лично и все остальные смутьяны и ниспровергатели. А что я удерживаю своими руками — так здесь мне не полагается слуг и подданных. Но ведь о таком именно мире ты и мечтал, не так ли?
– Карательные меры чужды мне, – встрепенулся кронпринц. — Но в данном случае вы правы, отец. Каждый человек заслуживает уважительного обращения, но это не человек.
С этими словами он тоже схватил меня за ухо и, потянув за него, заставил меня посмотреть ему прямо в глаза. В отличие от отца, он оказался совсем не таким, каким я представлял его. Его черты были твёрже и, несомненно, красивее, чем на портретах, глаза — темнее и ярче, взгляд их — горячей и прямее. Я невольно залюбовался им, но вскоре опомнился, что молчать в моём положении лучше не стоит.
– Удивительное единство во мнениях! — усмехнулся я. — Такое бы вам при жизни.
Глаза кронпринца вспыхнули ещё сильнее.
– Зло не может не быть отвратительным для честного человека, – произнёс он с нажимом на слово «честного», явно намекая на мою непорядочность. — А зло, совершённое по отношению к женщине, отвратительно вдвойне.
– Я не причинял зла той женщине, о которой вы говорите, – ответил я уже серьёзно.
Пальцы Рудольфа, сжимавшие моё ухо, дрогнули, по лицу пробежала тень.
– Вы убили её! Вы её убили!
– Не вам упрекать меня в убийстве женщины, мой милый принц, – не удержался я. — Во-первых… но не буду об этом. Во-вторых, потому что к тому времени вы давно уже были здесь, а значит, должны были бы радоваться возможности оказаться с ней в одном мире.
– Вы сам дьявол…, – прошептал он, вглядываясь в меня. — Вы дьявол.
– Да полно вам!
Он встряхнул меня, дёрнув за ухо.
– Не смейте так говорить со мною! Не смейте!.. О, если бы я мог вызвать вас на дуэль, убить, уничтожить, стереть из обоих миров и из людской памяти! Как мне восстановить справедливость, как отомстить вам здесь? Я не знаю, не знаю, не знаю!..
– Не знаете? Ну так спросите у Смерти! — подсказал я, готовый воспользоваться самой неловкой ситуацией, чтобы выяснить хоть что-то о Ней.
– Непременно! — ответил он. — Как только нам посчастливится встретиться, я непременно спрошу! А пока…
С этими словами он снова резко встряхнул меня, и я тоскливо подумал, что даже при жизни моим бедным ушам столько не доставалось.
«Интересно, я уже могу считать это адскими муками, или нет?» – добавил я про себя, готовясь к худшему.
– Отпустите его! — вдруг послышался далеко позади нас женский голос, нежный и одновременно требовательный. — Двое против одного! Как это низко!
Рудольф вздрогнул, кровь отлила у него от лица, однако он и не подумал разжимать пальцы. Император же, наоборот, побагровел и ещё сильней сдавил моё ухо. Я попытался обернуться на этот спасительный голос, но оба продолжали держать меня в буквальном смысле слова мёртвой хваткой.
Вслед за этим я различил стремительно приближающийся топот копыт, и ещё более решительный возглас:
– Франц! Рудольф! Вы слышите меня? Сию минуту!
– Но матушка.., – начал было кронпринц в изумлении.
– Сисси! — с ноткой уязвлённого достоинства возразил император.
Вслед за тем стук копыт на мгновение замер, а после всадница, уже не так поспешно, объехала нас и остановилась прямо передо мной — знакомая и едва узнаваемая, гораздо более яркая и прекрасная, чем в моих снах, и уж, конечно, гораздо более юная и свежая, чем та похожая на увядающий цветок женщина, чьё лицо я едва успел рассмотреть тогда в Женеве. Элизабет!
Тонкая и гибкая, она чуть откинулась в седле, придерживая великолепного гнедого жеребца, и словно сияла на его тёмной спине, облачённая в белые ткани, больше подходящие для свадебного платья, чем для амазонки. Голова её была покрыта только тяжёлой короной из кос, и я впервые по-настоящему заглянул ей в лицо — ясное, гармоничное, тронутое лёгким румянцем. Казалось, ей не больше двадцати или двадцати двух лет, и столь же молодым был и её голос.
– Бедный молодой человек! Ему же больно! — упрекнула она. — Ну, отпустите же!
– Бедный молодой человек! — заворчал Франц Иосиф. — Как ты можешь так говорить об этом опаснейшем чудовище, без чести, без души, без сердца!
– Мой Бог, Франц! Как может этот юноша быть для кого-нибудь опасным в здешнем мире? — произнесла она так, словно разговаривала с несмышлёным ребёнком.
– Но матушка, – с горячностью подхватил Рудольф, — ты, наверно, даже не подозреваешь, кто сейчас стоит перед тобой, осознав, наконец, что он совершил, и онемев от низости собственного поступка!
Элизабет чуть нахмурила брови:
– Не горячись, сын. Не говори о том, чего до конца не знаешь… Конечно, я подозреваю, вернее, абсолютно уверена в этом юноше… Но довольно! Будь любезен помочь мне спуститься.
Кронпринц вздохнул, но был вынужден отпустить моё пылающее ухо и помочь матери спешиться. Император помедлил, но всё же разжал пальцы, и я, наконец, получил свободу. Впрочем, я был так растерян, что и в самом деле онемел и окаменел — конечно же, не от мук совести, но от полной неожиданности и странности происходящего.
Элизабет подошла ко мне. Она была высокой — выше, чем я — и двигалась легко и при этом с величавой плавностью.
– Здравствуйте! — произнесла она мягко, ничуть не смущённая моим молчанием и затем неожиданно приветливо улыбнулась. — Удивительно, вы помогли решиться моей судьбе, но мы с вами даже не были знакомы… Что ж, пора исправить эту оплошность. Вы ведь Луиджи Лукени, не так ли?
– К вашим услугам, – ответил я немного севшим голосом и поклонился — вежливо, но насколько мог шутливо. — Рад видеть Ваше Императорское Величество в добром здравии, – добавил я побойчее, но в глубине души опасаясь, что эта фраза прозвучит двусмысленно и дерзко.
За моей спиной заскрежетали зубами, однако Элизабет весело рассмеялась:
– Благодарю вас, никогда в жизни не чувствовала себя лучше!.. Но только, прошу вас, никаких титулов. В посмертном мире они не имеют значения. Вполне достаточно имени. Элизабет, – и она протянула мне руку.
Я машинально поцеловал её — не вполне осознавая, что делаю — и, распрямившись, встретил изумлённый взгляд Элизабет.
– О! — произнесла она тихо. — Я полагала, что анархисты не целуют женщинам рук.
– Вы больше, чем женщина, – возразил я.
– Какой милый юноша! – воскликнула она, обращаясь то ли к самой себе, то ли к своим близким.
– У этого мерзавца отлично подвешен язык, – клокочущим от ярости голосом произнёс Франц Иосиф.
– О да! — взглянула на него Элизабет. — Но дело не в языке.
Затем она вновь повернулась ко мне.
— Я знала, что вы остроумны, но не предполагала, что… Позвольте на вас посмотреть… – Она лёгким жестом отвела мои рассыпавшиеся кудри со лба. – Так вот вы какой!
– Какой?
– Совсем не такой, каким я вас представляла… Знаете, от ваших рук не стыдно умереть.
– Сисси, прошу тебя! Я не могу это слышать.
– Франц, твои предубеждения мешают тебе понять…
– Сисси!.. Он тебя убил! Он радовался твоей смерти!
– Конечно же, радовался, – подтвердила она. – Я тоже радовалась.
Сзади снова раздался скрежет зубов. Моя защитница вздохнула.
– Луиджи, пойдёмте со мной. Я хотела с вами поговорить, но при свидетелях это невозможно.
– Вот как? С удовольствием, – ответил я, – ведь я тоже хотел вас кое о чём спросить и давно ищу вас.
– Как хорошо! – она обернулась к жеребцу и, грациозно наклонившись, подобрала его повод.
– Я тоже хотел бы поговорить с вами, матушка, – торопливо произнёс кронпринц, но Элизабет лишь кивнула ему головой:
– Не сейчас, Рудольф.
Она терпеливо подождала, пока я нашёл и поднял с земли свою шляпу, и подала мне знак следовать за собой. Возможно, не желая оказаться намного выше меня, она не стала садиться в седло, а неспешно повела скакуна в поводу, ничуть не беспокоясь, что подол её белоснежного платья влачится по пыльной земле. Сначала я молча шёл рядом, но когда близкие императрицы остались позади, не выдержал и окликнул её:
– Элизабет, позвольте помочь вам!
– В чём помочь, Луиджи? – переспросила она приветливо.
– Ваше платье…
– Не беспокойтесь о нем, – улыбнулась она, – с ним ничего не случится. Испортить вещь здесь совершенно невозможно, как и причинить кому-то физический вред.
– Да, наслышан об этом, – скептически молвил я и осторожно потрогал своё горячее ухо. – Но я бы так не сказал.
– Вам всё ещё больно? Простите, что напомнила вам – нужно только не думать об этом, и всё пройдёт.
– А если продолжать думать, то нет?.. – я задумался. – Мне интересно вот что. Попав сюда, я познакомился с одним учёным, который, судя по всему, и здесь записывает свои наблюдения, химическим карандашом. Но ведь если в царстве Смерти нельзя причинять вред, то и делать записи тоже невозможно, верно?
– Вы правы, – кивнула Элизабет. – Невозможно, если вы считаете это невозможным. Но если вы убеждены, что ваш воображаемый карандаш оставляет след, точнее, убеждены, что ваши карандаш и бумага воистину существуют, вы увидите эти записи и сможете их прочесть.
– Стало быть, тот, кто не верит в такую возможность, не сможет ни сам писать, ни прочесть написанного другими? – подхватил я.
– Именно так.
– Выходит, что в этом мире нельзя поделиться ничем, тобой созданным? -хмыкнул я. – Как-то невесело!
– Нет, почему же! – горячо воскликнула Элизабет и оглянулась вокруг, словно ища для меня подходящий пример. – Если вы найдёте духовно близкого человека, то сможете видеть и чувствовать если и не одинаково, то сходно… Вот вы, Луиджи – вы же видели меня во сне?
– Видел, и не раз, но не думаю, что это близость именно с вами, Элизабет, уж простите.
– Пожалуй, Луиджи, и всё же… Вы беспокоились о моём платье – какого оно цвета?
– Белое, да ещё и отделанное кружевами. Не самый подходящий наряд для конной, а уж тем более пешей прогулки, доложу я вам!
– Так, хорошо, – сказала она с явным удовольствием. – Как у меня уложены волосы?
– В корону. Тяжёлую корону из кос.
– Всё верно. Какой масти мой конь?
– Гнедой.
– Так… Ну, а там что вы видите? – и она взмахнула рукой вдаль, а затем обернулась, внимательно вглядываясь в моё лицо.
Я мог бы поклясться, что до её вопроса впереди нас не было ничего, кроме пыльной степной дороги, но сейчас в какой-то сотне шагов от нас зеленел густой лес. Мне показалось, что до меня долетело и задорное щебетание.
– Вижу лес. Дубраву. Но ещё минуту назад её не было там, я уверен!
– Отлично, Луиджи! – Элизабет просияла. – Конечно, не было, мы шли по степи, и я только сейчас затосковала о лесе! Хотя говорить о минутах здесь не вполне… корректно.
– Если верить в течение времени, то почему бы нет? – возразил я.
– Почему бы нет?.. – задумчиво повторила она. – Ну что ж, пойдёмте присядем на опушке, там есть уютное поваленное дерево, поросшее мхом!
Она стремительно проскользнула по тропинке, ни разу не зацепившись платьем за кустарник, быстро и привычно привязала коня к мощной ветви дуба и так же привычно уселась на морщинистом старом стволе. Кружевные складки заняли столько места, что я едва смог примоститься с краю. Элизабет, улыбаясь, обвела взглядом опушку.
– Что мне больше всего нравится в здешнем мире, так это то, что мне достаточно вообразить какое-нибудь уютное место, как я сразу же оказываюсь в нём, и меня никто не может найти! – призналась она.
– Значит, вам тут хорошо?
– Хорошо там, где нас нет, Луиджи, но безусловно, здесь больше свободы, чем на земле. И больше друзей. Если вы захотите, я познакомлю вас со своим любимым племянником Людвигом и теми изумительными людьми, с которыми мы никогда бы не встретились при жизни… И, возвращаясь к нашему разговору про творческие “следы”, среди них есть гениальный, невероятный русский художник. Интересно, сможете ли вы увидеть его картины?
– М-м, не скажу, чтобы я разбирался в живописи, Элизабет. Я человек малообразованный.
Элизабет улыбнулась:
– Это поправимо.
– Не думаю, чтобы ваших друзей обрадовало такое знакомство, – продолжил я, нахмурившись, и снова потрогал ухо.
– А вот в этом вы ошибаетесь! Они вовсе не относятся к вам так предвзято, как мой супруг и сын. Рудольф слишком пылок, чтобы здраво смотреть на вещи. А Франц Иосиф полон предубеждений, да и не успел ещё освоиться в этом мире, так что, прошу вас, отнеситесь к нему снисходительно, Луиджи. Поверьте, он неплохой человек.
– Да я охотно верю! – воскликнул я. – Но вы хотели со мной о чём-то поговорить. И наверняка не о вашем супруге.
– Да, я хотела, но признаюсь вам, никак не могу решиться задать вам этот вопрос, – произнесла она, слегка побледнев.
– Просто спросите.
Она отвела взгляд и покачала головой.
– Вы хотели спросить, почему я убил вас? Верно? – постарался я произнести как можно мягче.
Она снова покачала головой.
– Но ведь в этом нет тайны, Луиджи – вам Тод велел, – прошептала она.
– Тод?
– Смерть.
– Да.
Элизабет вздохнула.
– Тогда о чём же?
Она стиснула руки, так, что побелели костяшки пальцев, затем порывисто вскочила, несколько раз прошлась взад-вперёд по опушке и так же порывисто вновь села рядом. Я ждал.
– Луиджи.., – начала она сдавленно, – я прошу вас меня извинить, это болезненный и даже недопустимый вопрос… Ведь “в доме…” О, Боже, что я говорю, простите!.. Но мне больше некого спросить об этом, кроме вас!
В её глазах заблестели слёзы, что сделало её ещё прекраснее. Я никак не мог на неё сердиться.
– Послушайте, Элизабет, – сказал я, дотронувшись до её плеча. – Я простой человек, солдат, и со мной можно говорить без всяких там аристократических околичностей. Ничего недопустимого, прямой вопрос – прямой ответ.
Она устремила взгляд на стиснутые руки и торопливо произнесла:
– Луиджи, когда человек не просто умирает, а убивает себя сам… Это очень мучительно, очень страшно? Как можно решиться на такое?
Как?! Как можно это описать? Как можно это объяснить?.. Таких слов нет! Но она ждала ответа.
– Элизабет, это отвратительно, это тягостно, это даже стыдно. Не скажу, чтобы мне было очень страшно – я не трус. И всё-таки, никому не советую!
Она задрожала.
– Простите, но это прямой ответ… И… я думаю, что вам бы стоило спросить об этом сына, не меня, – добавил я.
– О нет, я не могу с ним говорить об этом! – прошептала она.
– Вы так нужны ему!
– Я знаю, Луиджи, знаю. – Она, наконец, решилась посмотреть на меня, и сейчас это был взгляд очень старой женщины. – Но я его боюсь…
– Боитесь сына, который боготворит вас?
– Да. Он слишком похож на меня, и это пугает. Знаете, многих людей пугают их двойники.
– Элизабет, вы ни в одном мире не будете счастливы, пока не впустите сына в своё сердце.
– Да, Луиджи, вы правы, но я ещё не готова… Зато я готова помочь вам, если вам нужна помощь!
Казалось бы, я разучился удивляться, и всё же я был поражён.
– Вы хотите помочь мне? Но зачем?
– Из-за вас меня тоже терзают угрызения совести.
Похоже, удивляться здесь придётся на каждом шагу.
– Вас?
Элизабет кивнула.
– Из-за меня, вашего убийцы?
– Да, именно так.
– Но это меня должна мучить совесть! – воскликнул я.
– О нет! Вы сделали то, что должны были сделать, в нужное время и нужном месте, более того, именно так, как я этого хотела. И вот я здесь, я свободна, молода и прекрасна, меня вновь окружают те, кто когда-то покинул, и впереди бесконечность, бесконечность полнокровной жизни, как парадоксально это ни звучит, на первый взгляд… А вы долгие годы провели в этой мрачной одиночке, позабытый всеми, пока не совершили над собой то, о чём я думать не могу без ужаса – и всё это из-за меня! Это вопиющая несправедливость, но я не могла на неё повлиять, зато теперь, когда вы здесь, я могу попытаться помочь вам, хотя и не знаю, в чём.
“Вот как!” – подумал я. – “Неужели мои надежды не напрасны?.. Но ведь то, что случилось со мной, действительно несправедливо!”
– А потому, Луиджи, – продолжала она, всё более оживляясь и вновь молодея взглядом, – если у вас есть какая-то тревога или, напротив, мечта, вам нужно лишь только сказать о ней! Я могу ввести вас в круг таких благородных людей, таких блистательных служителей искусства, о которых вы не смели и мечтать. Но если вам неинтересны мои друзья, я могу найти способ свести вас с другими. Кто вам особенно близок, Луиджи? Бакунин? Может быть, Гарибальди?.. Или, возможно, вы хотели бы найти свою мать? Я незнакома с нею, но охотно помогла бы вам в поисках… Или вы мечтаете научиться наблюдать за миром живых? Это не очень просто, но увлекательно, хотя и грустно порой – на земле творятся невообразимые, чудовищные вещи! Но я верю, что это не навсегда, и скоро вновь наступит мир… Хотели бы вы это увидеть?
– Да, Элизабет, я действительно мечтаю отыскать здесь кое-кого, – ответил я решительно. – Собственно говоря, ради этого я и пошёл на самоубийство, а вовсе не из-за одиночества и тоски. Тюрьма, конечно, не самое весёлое место, но ничего, жить там можно. Однако к Той, Которую я ищу, у меня есть срочное дело, точнее, требование, для исполнения которого я и отправился в этот мир. И вы – именно та, кто скорее других способен мне помочь в этом.
– Кто же это? Скажите! Судя по вашим словам, я должна близко знать её! – с любопытством воскликнула Элизабет.
– Ближе, чем кто-либо, – подтвердил я. – Ту, Кого я ищу, зовут Смерть.
– Ту?.. – на миг растерялась Элизабет, но тотчас встрепенулась: – Ах да, вы же итальянец!.. Но нет, Смерть – это Он, der Tod.
– Но мне говорили, что каждый видит Смерть по-своему, разве не так? – возразил я.
– Да, верно, но я до сих пор не могу к этому привыкнуть, – вздохнула она. – Знаете… есть здесь один весьма экстравагантный писатель, американец, так он видит Смерть в виде Белого Кита. А вместо дорог и лесов, по которым мы с вами гуляем, ему чудятся волны могучего океана. Вот так.
– Ну-у, – протянул я, – если на то пошло, то учёный, о котором я говорил вам, представляет Смерть археоптериксом.
– Оригинально! – промолвила Элизабет, пряча улыбку. – Надо будет познакомить с ним Рудольфа.
– Рудольфа?
– Сын увлекается орнитологией. Думаю, что доисторические летающие существа ему тоже будут интересны… Кстати, как я могла забыть! Мой племянник Людвиг тоже видит Смерть женщиной, как и вы! Притом весьма необычной женщиной. Думаю, вам всё же стоит побеседовать с ним, Луиджи… А теперь расскажите, в чём состоит ваше дело!
– Элизабет, признаюсь, я убил вас не просто так, – сказал я. – Понятия не имею, что вам известно об этом.
– Немногое известно, говорите! Что значит это ваше “не просто так”?
– Несколькими годами ранее я упросил Смерть сделать меня Чёрным Ангелом.
– Так…
– За это я должен был выполнить Её приказ, для которого ещё не пришло время. Я не знал, о ком именно идёт речь, но почему-то был убеждён, что моей жертвой будет мужчина. Мне даже в голову не приходило, что мне предназначены вы! И когда приказ поступил, я не стал отказываться – да и не мог.
– Для вас так важно было стать Чёрным Ангелом? – спросила она, нахмурившись.
– Да, жизненно важно. Я выполнил поручение, на пределе душевных сил. Элизабет, я ни разу не поднял руки на женщину, и.., – я с трудом подбирал слова. – Но всё-таки, alla malora, я смог это сделать! И я ждал, что Смерть вот-вот придёт за мной, и я начну служить Ей здесь. Ждал долго, двенадцать лет. И, окончательно убедившись, что исполнять обещанное Она и не собирается, отправился требовать того, за что я так дорого заплатил.
Пока я говорил, лицо Элизабет всё более каменело, и я понимал, почему. Но её откровенность со мной требовала того же и от меня, а страстное желание найти Смерть было сильнее страха потерять едва обретённую дружбу.
– Ах, Луиджи! – выдохнула она и вновь поднялась, но уже не так порывисто, затем подошла к одному из дубов и прижалась лбом к стволу. – Мне кажется, теперь я понимаю вас, боюсь, что слишком хорошо понимаю.
– Элизабет, – вымолвил я, – если теперь вы откажетесь мне помочь, я не стану вас осуждать.
Она обернулась.
– Что такое вы говорите, Луиджи! Как я могу нарушить данное мной слово? И… я всегда презирала чувство собственности по отношению к людям, и вдруг сама… Пусть Он и не человек, но ревность – это мелочно, низко! В конце концов, мы не друг к другу должны ревновать, а к этому так называемому служению – или работе – из-за которых мы почти и не видим Его!
Она стремительно подошла и снова уселась подле меня.
– Луиджи, Тод… называл какой-то конкретный срок? Когда Он обещал прийти за вами?
– Не называл.
– Но тогда… почему вы решили, что Он не сдержал обещание? Быть может, вы просто не дождались?
– Потому что прежде мы виделись, не каждый год, но и не так уж редко. Но за эти двенадцать лет Смерть не навестила меня ни разу. Не странно ли? Она исчезла из моей жизни именно тогда, когда должна была призвать меня к Себе навсегда!
Её взгляд стал цепким и пристальным.
– Выходит, вы знаете Тода давно?
– С детства, Элизабет. С шести лет.
– О! Я полагала, что так рано видеть Смерть способны только люди-творцы – и Виттельсбахи. Это крайне редкий дар, он требует тончайшей душевной организации. Однако в нашей семье им обладают все. Стало быть, ещё и вы…
Она задумалась. Я тихо сидел рядом и не торопил её.
– Луиджи, мне известно только о двух возможностях вам помочь, – вымолвила Элизабет после молчания. – Для начала попробуем просто увидеться с Тодом и поговорить с Ним.
– Но как? Похоже, Смерть не горит желанием меня видеть.
– Да, увы, и даже говорить о вас.
– Вот как?
– Да, Луиджи, мне не раз хотелось узнать побольше о вас, но Тод непременно переводит разговор на другое. Мне показалось даже, что Он за что-то на вас сердит, даже обижен.
Я не сразу обрёл дар речи:
– За что, Элизабет? Уверен, я не делал ничего такого, что могло бы Её обидеть!
– Возможно, лично вам Он ответит. Если же нет, тогда остаётся единственная возможность – потребовать Его суда. По законам здешнего мира, Тод не имеет права вам в том отказать. Процедура хоть и лишённая земных формальностей, но публичная, а потому не очень приятная, но это всё, что я могу посоветовать вам.
– Хм, снова суд…
– Начать советую с разговора.
– Легко сказать!
– Я помогу вам встретиться, Луиджи.
– Помогите, Элизабет! – с жаром воскликнул я.
– Вам нужно только дать мне знать, когда вы будете готовы, – мягко произнесла она.
– Тогда сейчас! – без раздумий ответил я.
– Сейчас?.. Что ж, хорошо! Идёмте! – Элизабет гибким движением поднялась на ноги, подошла к коню и ласково дотронулась до его лба:
– Жди меня!
Затем она вернулась ко мне и протянула мне руку:
– Держитесь крепче, Луиджи, не отпускайте!
Я с готовностью сжал её узкую ладонь.
– Теперь постарайтесь сосредоточиться не на вашем деле, Луиджи, а на самом… самой Смерти! И пока не увидите Его… Её воочию, не разжимайте пальцев!
– Откровенно говоря, сейчас я не очень сосредоточен, – признался я. – От того, что я вижу и узнаю здесь, голова идёт кругом…
Элизабет с неожиданной силой стиснула мои пальцы:
– Луиджи, вы же солдат – выполняйте приказ!
– Есть, мой генерал!
– Вот так. Без умения концентрировать своё внимание вы ничему не научитесь здесь… А теперь поспешим!
С этими словами, однако, Элизабет не сделала ни единого шага, а продолжила стоять, полузакрыв глаза. Я невольно вздохнул.
– Луиджи, я просила вас думать о Смерти, а не смотреть на меня, – тихим, ровным голосом сказала Элизабет. – Закройте глаза, если то, что вы видите, вас отвлекает.
Я послушался её, но явственно представить Смерть никак не мог. Я был слишком взволнован и рассеян. Тогда я решил думать не о Ней, а о напряжённых пальцах Элизабет, которые сжимали мои всё крепче и крепче. Неожиданно я почувствовал присутствие многих людей вокруг нас, затем уловил неразборчивый шёпот и ощутил, как кто-то чуть задел моё плечо. Затем от пальцев Элизабет пошла волна холода, а к нарастающему гулу толпы добавилось шуршание тяжёлой ткани. Но вот невдалеке от меня словно бы лязгнуло что-то металлическое, и стало тихо.
– Элизабет, – напевно произнёс Её хрипловатый чувственный голос. Затем заговорила императрица, громко, почти торжественно:
– Тод, этот человек желает Тебя видеть. Прошу Тебя, поговори с ним!
После чего она чуть слышно зашептала:
– Теперь вы можете открыть глаза, Луиджи. Я вас оставлю теперь. Удачи!
Тонкие пальцы разжались. Я шевельнул онемевшей рукой и открыл глаза. Моё сердце сжалось. Я стоял посреди огромной площади, вымощенной камнем, в окружении притихшей толпы, сотен и сотен голов. А в каких-то пяти шагах от меня стояла Смерть в сопровождении отряда Чёрных Ангелов и смотрела на меня отчуждённо, почти устало. Её роскошный костюм был потрёпан и покрыт густой пылью, кончики волос сожжены, лицо измазано копотью. На сапогах и подоле плаща пятна крови. Ещё более грязными, изорванными в лохмотья были одеяния Чёрных Ангелов. “Элизабет говорила, что на земле творится нечто чудовищное, – пронеслось в моей голове. – Большая война?.. Что ж, похоже, сейчас Ей действительно не до меня. Ей нужен отдых… Но я не могу позволить Ей уйти просто так!.. И как обратиться к Ней? Синьора? Мадам? Ваше Величество?..”
– Моя Смерть!
Она усмехнулась:
– Явился!
– Как видите. Я должен с Вами поговорить.
– Нам не о чем говорить. Не беспокой меня больше!
– Нет, есть о чём! – возразил я твёрдо, но Она уже отвернулась и зашагала прочь.
– Постойте! – воскликнул я.
Смерть только ускорила шаг. Я бросился вслед за Ней и вскоре сумел нагнать Её и зашагал рядом, но Смерть даже не бросила взгляд в мою сторону. Зато один из Чёрных Ангелов посмотрел на меня с явным неодобрением и демонстративно потянулся к рукояти своего меча. Ах, так, значит!..
– Да стойте же! – выкрикнул я и, снова, как в детстве, схватил Её за рукав.
Она резко вскинула руку, но я не разнял пальцев, и Она так и осталась стоять с прижатым к плечу кулаком, глядя на меня с нескрываемым раздражением. Чёрные Ангелы сделали было шаг ко мне, но Она остановила их властным жестом свободной руки.
– Ну, чего тебе? — бросила Она нехотя.
– Объяснитесь!
Позади меня прокатилась волна ропота. Плевать!
– Я не собираюсь тебе ничего объяснять, – отрезала Смерть.
– Но Вы должны!
– Я тебе ничего не должна.
– Вы не сдержали своё обещание!
Она пожала плечами и перевела глаза на свой рукав. Но я и не собирался его отпускать.
– Вы обманули меня!
Смерть вскинула изломанную бровь.
– Обманула? О нет!
– Тогда почему же… Почему Вы не пришли за мной?
Её губы скривились в то ли презрительной, то ли капризной гримаске:
– Сказать тебе, почему?
– Да, скажите.
– Ты разочаровал меня, – ответила Она сухо.
С этими словами Смерть вырвала у меня рукав, так что я едва не упал, и вместе со своими безмолвными спутниками растворилась в голубоватом пространстве. Послышались смешки. Я был готов провалиться сквозь землю, но проваливаться было некуда, так что я попытался взять себя в руки, обернулся к толпе и во весь голос объявил:
– Ну, конечно, чего не скажешь, лишь бы не выполнять обещанного!.. Что ж, я последую примеру Их так называемого Величества и тоже вас покину, – бойко прибавил я и шутливо помахал шляпой.
Развернувшись, я поспешил прочь, прочь с этой людной площади! И вот она осталась позади, но я продолжал идти, едва разбирая дорогу. Внезапно я различил за собой шаги, и чем-то знакомый мне молодой голос окликнул меня:
– Лукени!
Я сперва притворился, что ничего не услышал. Но голос настойчиво повторил:
– Лукени, прошу вас, подождите!
Я всё же остановился. Я был настолько подавлен, что даже не удивился, увидев, что ко мне спешит кронпринц Рудольф. Несмотря на полное достоинства выражение его лица, в глазах его таилось смущение.
Подойдя ко мне, он немного помолчал, а затем негромко сказал:
– Лукени, я хочу перед вами извиниться.
Я покачал головой:
– В этом нет никакой необходимости, Ваше Высочество.
– И тем не менее. Я приношу вам извинения за себя и моего отца. Мы ошибались, полагая вас гораздо хуже, чем вы есть. Но нескольких услышанных мною фраз оказалось достаточно, чтобы я понял, что, в сущности, вы не виноваты. Вы ведь тоже Его жертва, такая же жертва, как, например, я.
– Что ж, я рад это слышать, – ответил я мягко. — Хотя, говоря откровенно, мне не очень-то нравится слово «жертва».
– Да, возможно, я выразился не вполне удачно, – произнёс он после паузы, – но дело всё же не в словах… Скажите, ведь это Он велел вам совершить это чудовищное убийство?
– Если под словом “Он” вы имеете в виду Смерть, то да.
– И взамен пообещал вам нечто?
Я кивнул.
– Могу ли я узнать, что именно?
Я отвернулся. На меня навалилась такая нечеловеческая усталость, что я больше уже не желал никому ничего объяснять.
– Я бы не хотел об этом говорить.
– Да, я понимаю вас, но… Думаю, что я имею право это знать, Лукени. Всё-таки это была моя мать.
На это я ничего не мог возразить. Но всё же ответить сумел не сразу.
– В течение нескольких дней я должен был умереть. А после этого стать Чёрным Ангелом.
Рудольф был откровенно поражён:
– И всё? И это всё?
– Да.
Он растерянно провёл рукой по лбу.
– А мне Он обещал корону… И не только корону…
– Каждому своё, Ваше Высочество.
– Но ведь Чёрный Ангел здесь — это не более чем рядовой солдат королевской гвардии в мире живых.
– Да, я знал об этом.
– Тогда отчего же вы попросили такую малость? Вы могли бы потребовать всё, что угодно: власть или богатство. Причём не здесь, а ещё при жизни.
– А зачем это мне?
– А зачем вам быть Чёрным Ангелом?
Я промолчал. Он недоумённо рассматривал меня, и вдруг глаза его сверкнули:
– Ну конечно же! Конечно! Чтобы быть рядом со своей королевой. Ведь вы же видите Смерть женщиной, не так ли?
Я вновь не ответил.
– Хорошо, я больше не буду причинять вам боль расспросами. Поверьте, Лукени, мне не надо объяснять, что такое любовь… Хотя один, последний, вопрос я всё-таки не могу не задать.
Я снова молча кивнул.
– Скажите, Лукени, та женщина, которую вы в Нём… в Ней видите, очень красива? Красивее, чем моя мать?
Я улыбнулся этим наивным словам:
– Это… это несопоставимо, Ваше Высочество.
Беспомощный взгляд Рудольфа, тщетно пытавшегося представить себе женщину красивее Элизабет, был довольно забавен. Мне стало немного легче, и, пользуясь его состоянием, я решил тоже задать ему немаловажный вопрос:
– Кстати, а где же ваша возлюбленная, кронпринц? Отчего она сейчас не с вами?
Он вздрогнул:
– Я не знаю… То есть она была со мной, но когда мне сообщили о вашей смерти, о том, что вы здесь, я забыл обо всём. Я хотел посмотреть вам в глаза, отомстить вам и…
– Никогда не оставляйте тех, кто вас любит, Ваше Высочество. Даже здесь. Тем более здесь.
– Да, я сейчас же разыщу её. Вы правы, о как вы правы, Лукени! Этот разговор я никогда не забуду, – промолвил он.
– Прощайте!
– Прощайте!
Я приподнял шляпу, затем нахлобучил её на один глаз и, заложив руки в карманы, вразвалку направился прочь.
***
Не спеша я брёл дальше и дальше, всё более приходя в себя, пока, наконец, вновь не воспрянул духом. Нет, я не обольщался насчёт странной симпатии, возникшей ко мне у Рудольфа и даже для Элизабет оказавшейся сильнее уколов ревности. Я понимал, что был для них не больше, чем товарищем по несчастью – но всё же и такая малость прибавила мне сил и решимости. Ведь прежде никогда я не имел друга или близкого человека, видя лишь в Смерти кого-то, душевно родственного себе. Смерть… Стоило мне вспомнить Её: презрительную, усталую, перепачканную в крови и копоти, – и мне неудержимо хотелось бежать к Ней, утешить, стереть грязь с Её печального лица… Но Ей не было это нужно. И никогда не будет.
Что ж, в чём бы я ни был пред Ней виноват (если всё же и был), суд – единственная возможность не только выяснить это, но и увидеть Её ещё раз. Тогда пусть будет суд! Чего бы мне это ни стоило!
Продолжение следует…
[1] К чёрту! (итал.)
[2] Роберт Оуэн (1771 — 1858) — британский социалист-утопист.
[3] Ричард Оуэн (1804-92) — английский палеонтолог, автор термина «динозавр» (1842). Первым (в 1863 г.) описал археоптерикса.
[4] Большое спасибо за всё! (итал.)
Просмотров: 145