Возвращение героя

3

«19 апреля 1927 года,

Чикаго.

 Дорогой сын!

Лишь сегодня я смог вырваться из этого беличьего колеса выступлений, круглых столов, интервью. Довольно! Я жёстко объявил, что нуждаюсь в отдыхе и никого не принимаю. Я и вправду вымотан, давать интервью, признаюсь тебе, порою трудней, чем стоять на вахте. В молодости это льстило моему тщеславию, теперь же я устал отвечать на одни и те же вопросы и жмуриться от фотовспышек. Чёрт возьми! Я, всё-таки, не Макс Линдер… Я заперся в своём номере и только лишь извлёк это письмо, как обнаружил, что один нахальный тип пытается попасть ко мне через балкон. (Мы с Эриком тоже лазили в дома друг к другу, но ведь мы боролись за любимую женщину, а этот… предложил мне позировать для рекламной афиши крема для бритья: слева – я с бородой, ставшей уже неотъемлемой чертой моего облика, справа – без неё, с его точки зрения, помолодевший!) Пришлось вызывать полицию, не наставлять же на него, как на Призрака, пистолет… Я начинаю понимать Эрика. С каким бы удовольствием я засадил этого проныру в комнату пыток часа на два – поразмыслить, позволительно ли беспокоить известного путешественника на отдыхе! Нет, положительно в этой стране нет должного уважения ни к почтенным сединам, ни к аристократии!..

Успокоившись и приняв ванну, перечитал последний абзац. Я скатился к отвратительному стариковскому брюзжанию, что просто недопустимо, и, кроме того, выставил себя в достаточно смешном свете. Но вымарывать его не буду, ибо, если я положил писать правду, то не должен отступать от принятого решения. Пусть ты увидишь меня не приукрашенным, а таким, как есть.

Итак, прости меня, Филипп, я продолжаю. Нет, я не буду пересказывать тебе те события моей жизни, что так красочно описал незабвенный Леру. Да и о моих путешествиях ты и так имеешь достаточное представление из путевых заметок. Начну я, пожалуй, с моей следующей встречи с Эриком, которая произошла десять лет спустя, через несколько дней после выхода в свет прилагаемой к этому письму статьи.

Однако, перед этим мне придётся, хотя бы вкратце, поведать тебе о своих душевных метаниях этого десятилетия, а также о том, как я навсегда потерял своё счастье. Ты можешь догадаться, как отозвалось в моём сердце известие о гибели брата – человека, дороже которого для меня в целом мире была только Кристина. Эту чёрную новость я узнал из выкриков мальчишки-газетчика, едва мы с невестой отправились на вокзал в приготовленной для побега карете, и я тотчас же повернул обратно. Особенно горьким для меня было то, что наш с братом последний разговор закончился ссорой, что расстались мы холодно, почти враждебно. Да, смерть Филиппа опечалила, но нисколько не поразила меня – после комнаты пыток меня трудно было чем-то удивить, и, выйдя из подземелий театра, я счёл бы естественным даже исчезновение всего Парижа с лица земли. Поэтому и подозрение в убийстве брата не вызвало моего возмущения, я был настолько измученным и отупевшим, что уже не придавал должного значения тому, будет ли опозорено моё имя, меня беспокоило лишь, как надолго будет отложено наше венчание с  Кристиной.

Конечно, с этой крайне неприятной ситуацией можно было бы легко покончить, стоило бы мне вновь рассказать полиции об Эрике – без упоминания слов «призрак» и «ангел», просто как о преступном человеке, живущем в подземельях Оперы – вероятно, мне тогда бы, наконец, поверили. Но, едва узнав о гибели Филиппа, Кристина заставила меня поклясться, что я ни при каких обстоятельствах не причиню вреда Эрику и никому и никогда не расскажу о самом его существовании (собственно, она сняла с меня это слово лишь по просьбе Гастона Леру). «В противном случае, вы больше не увидите меня, Рауль», – сказала мне она. В те дни она была крайне внимательной ко мне и выглядела пусть и опечаленной, но спокойной. Тем не менее, мадам Валериус жаловалась на полное отсутствие аппетита и тревожный сон своей воспитанницы, а горничная призналась однажды, что каждое утро подушки Кристины мокры от слёз. Сердобольная старушка предложила бедняжке чаще бывать на свежем воздухе, но редкие прогулки Кристины ограничивались посещением церкви, из которой она возвращалась ещё более погрустневшей. Не желая волновать её, я не смел ни о чём расспрашивать. Я лишь изо всех сил старался утопить её в своей нежности и скрывал от неё свою скорбь настолько, насколько это было возможно.

Я несколько раз встречался со следователем Фором, и вскоре дело было закрыто, но, Боже, что этому предшествовало! Та незабываемая очная ставка с Кристиной, на которую она явилась совершенно бледной, осунувшейся даже более, чем когда мы с ней покинули логово Эрика, её веки были красны и опухли. Когда следователь спросил её о причине слёз, она тихо, но внятно ответила, что её жених тяжело болен, и она опасается за его жизнь.

– Но виконт де Шаньи, как я вижу, находится в добром здравии! – заметил тот.

– Господин следователь, виконт никогда не был моим женихом, каковы бы ни были его намерения, – твёрдо сказала она. – Я достаточно давно помолвлена с совершенно другим человеком, и виконту это отлично известно.

Моё сердце оборвалось, но, связанный клятвой, я мог лишь молча сидеть и с мольбой смотреть на Кристину. Следователь повернулся ко мне.

– Вы подтверждаете слова мадемуазель Даэ?

Милый сын, если бы ты знал, как страстно желал я тут же высказать всё, что мне известно о «чудовище», как мысленно я его порой называл, но под пристальным взглядом Кристины я всё-таки выдавил из себя слово «да».

– Этот… «совершенно другой человек» случайно не покойный граф де Шаньи?

– Нет, месье. Он не принадлежит к аристократии.

– Но тогда, мадемуазель, – чуть помолчав, продолжил Фор, – соперничество братьев де Шаньи теряет всякий смысл, и в нашем деле имеет место не убийство, а банальный несчастный случай.

Кристина кивнула.

– Мадемуазель Даэ, вам придётся назвать мне имя и адрес этого человека, так как мне необходимо с ним встретиться.

– Жак Симон, – отвечала она.

– Как? – переспросил я в изумлении.

– Жак Симон, –  повторила она и затем пояснила: – Я прежде не говорила виконту его фамилии.

Следователь выглядел поражённым не меньше меня:

– И вы предпочли человека с таким именем Раулю де Шаньи?

Кристина гордо вскинула голову:

– Моего жениха зовут Жак Симон, – сказала она в третий раз. – Что же до его адреса, то я не могу сейчас сообщить его вам, так как ему крайне необходим покой. Но как только ему станет лучше, он встретится с вами.

  Филипп, я не помню, как смог досидеть до конца этой пытки, как вышел на улицу, что делал потом… Очнулся я поздним вечером у дома мадам Валериус. Кристину я застал уже в дорожном платье, в приоткрывшуюся на мгновение дверь её комнаты я увидел распахнутый чемодан. В порыве отчаяния я сжал её руку, она взглянула на меня печально, но не отняла её.

– Бог мой, Кристина, зачем вы солгали? – воскликнул я. – Я не хочу быть избавленным от подозрений такой ценой!

Моя (или уже не моя?) невеста устало вздохнула:

– Я солгала лишь в том, что мы не были помолвлены, Рауль. Всё остальное правда. Настоящее имя Эрика действительно Жак Симон, и он в самом деле находится при смерти.

– Вы не говорили мне прежде.

– Я узнала об этом только сегодня утром.

– Откуда?

– Мне сказал Перс. Он видел Эрика позавчера.

– Он вновь спускался к нему в подземелье?

Кристина покачала головой.

– Нет, Рауль, Эрик пришёл к нему сам.

– Но тогда, Кристина, к чему говорить о смерти? – сказал я с упрёком. – Эрик разгуливает по Парижу…

– Эрик приехал в фиакре! – почти вскричала она. – Эрик ходит, держась за стены! Он не смог сойти на тротуар без посторонней помощи! Он задыхается, ему тяжело говорить! Он… Господи, Рауль, уже прошло два дня! – она вырвала у меня руку и спрятала в ладонях лицо.

– Кристина, я прошу вас, успокойтесь, – проговорил я после тягостного молчания. – Я понимаю, что вам его жаль, но всё-таки смерть Эрика… Я думаю, что это не несчастье – избавление.

Она резким движением открыла заплаканное лицо.

– Да, Рауль, для вас и Эрика – возможно, – отвечала она сухо.

– Но не для вас?

-Нет, не для меня.

Филипп, при этих словах моё сердце сжалось, но я больше не мог удерживать на устах роковой вопрос.

– Кристина, значит ли это, что… Что вы отказались сегодня назвать меня своим женихом не только для того, чтобы отвести от меня обвинение?

На лицо Кристины словно набежала тень.

– Не только, Рауль. Простите, я не хочу причинять вам боль, и я, конечно, рада, что так совпало, что мои слова смогли спасти вас от подозрений, но…

– Вы сделали это ради него?

– И ради себя.

– Значит, вы не станете моей женой?

– Нет, Рауль.

– И вы вернётесь к нему?

– И как можно скорее, – она вновь заплакала. – Я виновата перед вами и перед Эриком, я знаю, но я не обманывала вас, я искренне хотела разделить с вами жизнь, я думала, что смогу…

Она вдруг оборвала рыдания и, крепко стиснув подлокотник кресла, в котором сидела, сделала несколько очень глубоких вдохов.

– Простите меня, Рауль, я больше не буду плакать. Мне нельзя… Я больше не могу быть слабой, от меня потребуется так много сил, физических и душевных…

– Нет, Кристина, – я упал к её ногам. – Вы не должны совершать усилия, которые вас сломают. Эта излишняя жалость… поверьте, она неуместна. Эрик – злодей, его гений не должен заслонить от вас его преступлений… Кристина, вас ожидает гибель!

– Преступлений? – переспросила она. – А разве не преступлением было обманывать человека, который, несмотря на ненависть окружающего мира, на склоне дней решился, наконец, довериться другому – возможно, впервые в жизни! Это было… это было, как ударить ребёнка!

– Эрик – ребёнок? Что такое вы говорите, Кристина? – возразил я, задыхаясь от возмущения.

– Вы не понимаете, Рауль… Но у меня нет времени на объяснения, когда Эрик там умирает, один, и это всё моя, лишь только моя вина!

– Послушайте меня, Кристина, – сказал я, удерживая её в кресле. – Вы ведь прекрасно знали, что Эрик не перенесёт разлуки с вами, но, тем не менее, предпочли такой исход жизни с влюблённым трупом. Сперва вы решились бежать. Потом вы согласились стать его женой, но всё-таки ушли со мной, едва он отпустил вас. Причём перед уходом вы в деталях обсудили, что именно вам следует делать после его смерти… Только не говорите мне, что вы «забыли», что он может умереть, и вспомнили об этом лишь сегодня.

– Нет, я не забыла, Рауль, – отвечала Кристина. – Но я надеялась, что после того, как он… как мы… после того, как он узнал.., – её губы вновь задрожали, но она тотчас справилась с собой. – Что он найдёт в себе силы жить дальше, что всё обойдётся. Как видите, не обошлось.

– После чего, Кристина? – спросил я в смутной тревоге. – Вы никогда не говорили, что произошло между вами, пока я сидел в «подземелье коммунаров».

– Не спрашивайте меня, Рауль, я и так сказала вам много лишнего об Эрике, много такого, что разбило ему сердце, когда он подслушивал нас.

– Но сейчас он не слышит… Хотя бы полслова, Кристина!

– Полслова? Ну, хорошо. Он поцеловал меня в лоб, а я взяла его за руку. Вы довольны?

– И только? – с облегчением промолвил я.

Кристина нахмурилась.

– Что ж, Рауль, для вас это действительно «только», – сказала она почти гневно.

– А я так думаю, что Эрик просто притворился умирающим, чтобы Перс проникся жалостью (а, впрочем, он её и не терял) и поспешил разыскать вас, чтобы…

– О нет, Рауль! – перебила меня Кристина. – Нет, Перс вовсе не разыскивал меня, это я сама пришла к нему сегодня.

– Кристина, зачем? – вскричал я.

– Я так измучилась, Рауль, мысли об Эрике не покидали меня ни на секунду, и эти сны…

– Господи, Кристина, сначала ангелы, теперь сновидения! И когда вы избавитесь от суеверий?

– Я так и знала, что вы не поймёте, Рауль.

– Тогда объясните.

– Нет, коротко не расскажешь, а я должна торопиться… В общем, я заключила, что не смогу решить, как быть дальше, пока не узнаю больше об Эрике, и нашла Перса. Он предупредил, что история Эрика слишком тягостна для меня, но согласился всё-таки рассказать мне… многое, чтобы я перестала терзать себя угрызениями совести и избегала даже воспоминаний о нём.

– И что же он рассказал вам?

– Я не могу вам ответить, Рауль, это тайна, скажу лишь, что жизнь Эрика была ужасна… ужаснее даже, чем я могла ожидать. И если после всего этого он не утратил способность любить и творить красоту, значит, всё-таки, изначально это был человек светлый.

– «Ягнёнок»! – усмехнулся я, вспомнив слова Эрика, подслушанные нами в комнате пыток.

Щёки Кристины вспыхнули.

– Не смейтесь над несчастным, Рауль, это грешно!.. Но не менее грешно, чем просто выбросить так щедро подаренные им гений, любовь и жизнь, как это сделала я… Слушая Перса, я плакала, как никогда прежде, мне казалось, моя грудь разорвётся, и я заявила, что не могу оставить Эрика одного с этим грузом на сердце, и только тогда Перс признался, что Эрик приходил к нему, чтобы попрощаться и сделать распоряжения насчёт своей смерти… Да, и ещё, Рауль, есть нечто такое, что вам нужно знать. Эрик не убивал вашего брата, тот сам упал в воду, Эрик обнаружил его уже бездыханным. Он невиновен.

– И вы верите ему, Кристина? – с горечью спросил я.

– Рауль, на пороге смерти не лгут, – она замерла на мгновение и затем повторила собственные слова: – «На пороге смерти»… Рауль, простите, я не могу беседовать с вами дольше, минута – и я должна покинуть вас навсегда. Мне мучительно больно оставлять вас наедине с вашим горем, но счёт идёт уже на дни, если не на часы, и я не имею возможности ждать закрытия дела и окончания срока вашего траура… Мне пора!

– Я люблю вас, Кристина! – воскликнул я. – Я мечтал одарить вас счастьем… О, вы никогда не пожалели бы, став моей женой! Кристина, я выполню любое ваше желание! Не уходите!

– Да, Рауль, у меня есть желание, которое я прошу вас выполнить, – тихо сказала она, снова сжав, как когда-то, мои руки в своих нежных ладонях и неотрывно глядя в мои глаза.

– Всё, что угодно, Кристина! – с жаром ответил я.

– Рауль, прошу вас, постарайтесь стать счастливым… без меня.

– И всё-таки, Кристина, я был прав, – мрачно промолвил я, когда её пальцы разжались. – Вспомните, я говорил вам, что вы любите его – вы отрицали.

– Я отрицала это искренне, Рауль, – отвечала она, вставая. – Я не знала, можно ли мои чувства считать любовью.

– Но вы знаете теперь, – сказал я, поднимаясь вслед за нею.

– Увы, Рауль! Я слишком часто употребляла слова о любви всуе. Отныне я не буду говорить их вовсе.

– Но вы должны сказать мне, Кристина! Как смогу я быть счастливым, зная, что вы погубили свою жизнь с человеком, которого вы не любите?

Она вновь посмотрела в мои глаза, серьёзно и печально.

– Я не знаю, люблю ли я Эрика. Но я уже убедилась, что без него я умру – если уж не телом, то душой непременно. А называется ли это любовью или как-то иначе, мне теперь неважно… Прощайте, мой дорогой!

С этими словами она подошла к двери и взялась за ручку. Чувствуя, что тону в бездне горя, я выкрикнул с непозволительной мстительностью:

– Это неестественная, извращённая любовь, я говорил вам!

Она неторопливо обернулась и спокойно ответила:

– Не пытайтесь обидеть меня, Рауль, это вам не удастся. Дай Бог вам силы!

И дверь затворилась за нею, как мне казалось, в последний раз.

Всю дорогу домой я просидел в экипаже не шевельнувшись, ничего не видя перед собой, и без конца повторял про себя одни и те же слова: «Я был прав, я был прав», – как будто находил в этой мысли какое-то горькое утешение. Она, возможно, и в самом деле не осознавала свои истинные чувства, но я всегда знал о них.

Через пять дней, Филипп, ко мне приехал следователь Фор и принёс свои глубочайшие извинения за несправедливость и беспочвенность своих подозрений. На мои расспросы он ответил, что слова мадемуазель Даэ целиком и полностью подтвердились, и что утром того дня он имел честь беседовать в своём кабинете с её женихом, чья крайняя худоба действительно наводит на мысль о серьёзной болезни. Я догадался, что для визита в полицию Эрик надел свою новую маску, и окончательно убедился в том, что ловушка захлопнулась. Кристина была потеряна для меня навсегда».

 

Глава 4

 

Просмотров: 132

Pin It on Pinterest

Shares
Share This