Возвращение героя

5

«28 апреля 1927 года,

Сент-Луис.

Милый мой сын!

Надеюсь, ты не держишь на меня обид за то, что я всё никак не окончу обещанное письмо, и понимаешь, что мне не так-то легко восстанавливать в памяти столь горькие для меня события. Всё-таки, несмотря на мой почти спартанский образ жизни, я не могу до бесконечности сопротивляться приближающейся старости и вступаю уже в тот возраст, когда даже приятные волнения оставляют тебя разбитым, не говоря уже о трагических. Поэтому я отложил свой рассказ на несколько дней, проведя их следующим образом: дочитал оставшиеся лекции в Чикаго и с благодарностью принял предложение коллег совершить водную прогулку по озеру Мичиган, которая сгладила мои не самые приятные впечатления от этого во всех смыслах неспокойного города. Увы, в нашей милой Франции нет столь грандиозных пресноводных пространств, зато редко в какой стране найдёшь столько же очарования, изящества, вкуса, редко где даже сам воздух наполнен любовью! (Интересно, живи Эрик в Америке, стал бы он Ангелом Музыки? Во всяком случае, родившийся здесь джаз кажется мне какофонией… А, впрочем, извини, наверно, тебе такая музыка как раз по нраву).

Но я отвлёкся. Итак, после гигантского озера меня уже не привлекали ни железная дорога, ни самолёт, и я направился в следующий пункт моего назначения по воде: сначала по каналу и реке Ла-Салл до Давенпорта, а затем по Миссисипи до Сент-Луиса.  Всю дорогу я фотографировал, стоя на палубе парохода, и от избытка свободного времени пустился в дурацкие размышления: смог ли бы из меня получиться Том Сойер, и не вышел ли бы из Эрика отличный Гекльберри Финн?  Поняв, что, как бы я ни хотел, мне никак не избавиться от мыслей о Призраке Оперы, я сразу же по прибытии в Сент-Луис перечитал это письмо и, пользуясь тем, что на завтра у меня не назначено ни лекций, ни встреч (я заявил, что сперва желал бы ознакомиться с городом), немедленно возвращаюсь к прерванному повествованию.

Я верю, что тебе нетрудно будет представить себе мои тогдашние чувства, ведь ты тоже влюблён. Поэтому я полагаю, что тебя не очень удивит то обстоятельство, что после расставания с Кристиной я устремился не к себе домой, а прямиком к Персу. Уж с ним-то я имел право встретиться!

Подойдя к флигелю, я не стал повторять прежних ошибок и громко позвонил в дверь. Мне открыл Дариус, в глазах которого я заметил обеспокоенность моим неожиданным появлением. У меня мелькнула мысль предупредить его о том, в какую ярость привела Эрика его неосторожность, но он исчез, едва услышав мою просьбу о встрече с хозяином. Через минуту он появился вновь, провёл меня в небольшую уютную комнатку в восточном стиле, главным украшением которой был яркий персидский ковёр, и вновь исчез, столь же бесшумно и незаметно.

Ждать мне пришлось недолго. Перс вступил в комнату так же беззвучно, как и его слуга, но, в отличие от Дариуса, с неспешным достоинством. Голова его была непокрыта, и я обратил внимание на её благородную седину. Большие яшмовые глаза загадочно мерцали.

Я поклонился.

– Добрый день, сударь. К сожалению, я так и не знаю, как правильно к вам обратиться. Впрочем, кажется, вас зовут Надир-хан.

– Добрый день, господин де Шаньи, – ответил он, слегка склонив голову. – Или, может, мне следует называть вас теперь «господином графом»? «Вашим сиятельством»?

– Просто капитан Шаньи. Я давно уже не придаю значения титулам.

– Хорошо, капитан, – он величественным жестом указал мне на диван, и мы сели. – Позвольте полюбопытствовать, откуда вы узнали моё имя?

– Случайно. Услышал, как о вас говорил Кристиан.

– Кто? – переспросил он, оживившись.

– Сын мадам… Симон, – выдавил я из себя ненавистное имя.

Чёрная бровь Перса взлетела вверх:

– Мадам Симон? Вы, наверно, хотели сказать «мадам Даэ»?

– Разве Кристина Даэ не вышла замуж за Эрика? – спросил я в недоумении.

– Совершенно верно, капитан Шаньи.

– И разве его настоящее имя не Жак Симон?

– Да, его звали так когда-то… десять лет назад. Но, юридически оформляя свой брак, он взял фамилию Кристины. Вы же знаете, это возможно, если в роду невесты не осталось представителей мужского пола. – Я нетерпеливо кивнул. – Ему удалось получить разрешение и на перемену имени, которое он считал заурядным и нелепым, при его внешности и талантах, – добавил Перс. – Так что теперь его и в самом деле зовут Эрик, Эрик Даэ. Неплохое сочетание, не правда ли, капитан Шаньи?

– Стало быть, их сын..? – продолжил я свои расспросы, игнорируя последнюю реплику.

Он прикрыл глаза, подтверждая начатую мной мысль:

– …Кристиан Даэ.

– Что за абсурд, совершенное Зазеркалье! – воскликнул я, и тут же сообразил, что мир Эрика, в который ушла от меня Кристина, и был Зазеркальем, ибо чтобы попасть туда, требовалось пройти через зеркало… Мир, в котором чудовищу и убийце даруется красавица жена и любящий сын, а честный человек, не раз рисковавший жизнью ради спасения других людей, получает в награду лишь одиночество (ибо та награда, Филипп, которую я носил на груди, не значила для меня ничего без любви Кристины).

– Это вовсе не так абсурдно, как это кажется вам, сударь, – промолвил Перс, но пояснить ничего не успел, так как внезапно входная дверь хлопнула с такой силой, что в комнате, где мы сидели, опрокинулся и покатился по полу серебряный кувшин.

Вслед за тем до нас донёсся громоподобный голос Эрика, изливавший бешеную ярость, как Везувий лаву. Впрочем, из всего потока вероятных проклятий я разобрал лишь имя Дариуса, ибо язык, в который злодей облёк своё негодование, был мне неизвестен. Перс нахмурился и поднёс палец к губам. Я приподнялся, но он коротким жестом дал мне знак оставаться на месте и тотчас выскользнул из комнаты. Через мгновение я расслышал, как он невозмутимым тоном задал Эрику какой-то вопрос на том же языке, ответом на который была новая вспышка гневных излияний. Впрочем, вскоре Эрик заговорил тише, а потом и вовсе перешёл на французский.

– Дарога, я ещё раз повторяю, что не за тем предложил тебе поселиться здесь, чтобы ты превратил мои частные владения в базарную площадь! Или ты путаешь Париж с Нижним Новгородом?

– Эрик, на этот раз я не приводил к тебе его, – спокойно заметил Перс.

– Не приводил? Ах, как я тебе благодарен! – желчно вскричал Эрик. – Да ведь меня как раз и удивляет, что ты тут ни при чём, дурачок мой, что мимо твоего окна среди бела дня проходит мальчишка, разряженный, как попугай, а ты умудряешься его не заметить. А мне помнилось, что ты умел отыскать мышь в хлебном поле, не говоря уже о том, с каким рвением выслеживал ты меня… Но я могу ведь и ошибаться, Надир, годы идут, знаешь ли, память уже не та… Возможно, ты прежде был не начальником тайной полиции, а скромным почтовым чиновником. Что ж, это многое извиняет. А раз ты всего лишь обычный чиновник в отставке и ни в чём не виноват, то, может быть, пригласишь меня в дом?

Я услышал, как шаги двух человек приближаются к двери комнаты, в которой я находился. Я вскочил, готовясь вновь встретиться с Эриком, в то время как голос Перса произнёс:

– Эрик, я никогда не обещал тебе быть твоим стражником.

Шаги остановились.

– Не обещал, – мрачно подтвердил Эрик, – но при этом всегда им был. И, как бы меня ни раздражало, что ты преследуешь меня, как тень, я допускал твоё незаметное, как ты полагал, присутствие именно потому, что мне приятно было сознавать, что рядом со мной почти неотлучно находится человек, способный в крайних обстоятельствах прийти мне на помощь. Другое дело, что я никогда бы не обратился за помощью ни к тебе, ни к кому бы то ни было, но это уже не так важно.

С этими словами Эрик отворил дверь и шагнул внутрь, а так как комната была невелика, а его ноги чрезвычайно длинны, то в результате он оказался от меня всего лишь на расстоянии вытянутой руки. Однако теперь всё было иначе. Его лицо, по которому ещё несколько минут назад я мог читать, как по книге, было наглухо закрыто чёрной маской, так что разглядеть в нём я ничего не мог, зато всей кожей ощутил исходящую от него волну силы и ярости. У меня возникло чувство, Филипп, что если он не кинется на меня, то через несколько мгновений взорвётся, как паровой котёл, но неожиданно он резко развернулся на каблуках к вставшему с ним рука об руку Персу и с убийственной насмешкой спросил:

– Ну что же, дарога, теперь ты, наверно, скажешь, что и понятия не имел, что этот молодой человек уже проник в твой собственный дом?

– Напротив, Эрик, господин де Шаньи находится здесь как мой гость, – ответил Перс, одновременно подавая мне знак соблюдать осторожность.

– Слава Аллаху! А я уж подумал, что перепутал тебя с кем-то другим… Выходит, я прервал дружескую беседу? Прошу прощения. Надеюсь, ты мне позволишь присоединиться? – поинтересовался злодей всё тем же язвительным тоном.

– Эрик, ты принёс свет в мой дом, – промолвил Перс, плавно взмахнув рукой в сторону ещё одного дивана.

Эрик хмыкнул:

– Скорее тьму, скорее тьму, дарога!

Сказав это, он вольно откинулся на спинку дивана и небрежно вытянул ноги через всю комнату, так что концы его узких ботинок почти коснулись носков моих.

«Да уж, с такими ногами он в два счёта обгонит любого мальчишку», – подумал я, занимая своё прежнее место, и тут же поразился способности человеческого разума отвлекаться по пустякам даже в самые критические минуты.

Перс тоже сел, не сводя с Эрика цепкого взгляда, в то время как тот обратился к нему с подчёркнутой галантностью:

– Я надеюсь, дарога, что ты успел уже расспросить нашего дорогого путешественника о том, какое впечатление произвёл на него Париж после столь длительного отсутствия.

– Нет ещё, Эрик, – ответил Перс, – но ты можешь сам задать этот вопрос капитану Шаньи.

Маска повернулась ко мне. Что ж, я готов был удовлетворить его любопытство.

– Париж отвратителен, пока в нём обитает такое чудовище, как вы, сударь! – заявил я резко.

– Обрати внимание на искренность этого юноши, Надир. Не правда ли, она трогательна в своём бесстрашии? – проговорил он задумчиво.

– Вы можете убить меня, Эрик, – заметил я, – но никакие угрозы не заставят меня изменить своё мнение.

– Да мне, знаете ли, даже как-то жаль убивать вас – вы такой потешный! – возразил он с негромким смешком.

– Что значит «потешный», сударь? – спросил я в негодовании.

– Забавный такой желторотик, неоперившийся парижский воробышек, который скачет перед огромным хищником на тоненьких лапках и храбро чирикает: «Кошка-кошка, я заклюю тебя до смерти!» Вы ведь, помнится, так и изволили объявить на крыше: «… в любом случае, я найду его и убью»?.. А ещё вы, кажется, предлагали пригвоздить меня к лире Аполлона, как летучую мышь, не так ли? – произнёс он неспешно, дирижируя рукой в такт своей речи и с чрезвычайным сходством изобразив костлявыми пальцами лёгкие прыжки крошечной птички.

– О, я сделал бы это с наслаждением, – воскликнул я, – но от этого меня удерживает некое обещание! Впрочем, у меня есть основания полагать, что и вы тоже связаны подобным словом.

– Что вы, я никогда не утруждал себя выполнением клятв, – вымолвил Эрик.

– Ну ещё бы!.. Однако вы напрасно пытаетесь запугать меня – я уж давно научился летать и к тому же, отлично знаю, что вы сейчас безоружны, – неосторожно напомнил я.

Конечно, Филипп, говоря эти слова, я предполагал, что Эрик может быть опасен для меня и без удавки. Но я не устоял перед искушением напомнить чудовищу о том, как он почти безропотно отдал смертоносное оружие своей жене. За этот болезненный удар по его самолюбию я и поплатился.

– О да, я безобиден, как ягнёнок, – пробормотал Эрик, и в ту же секунду в воздухе мелькнула сероватая молния, и нечто тошнотворно скользкое туго обвилось вокруг моего горла, так что у меня потемнело в глазах. Решив, что погиб, я попытался рукой сорвать с себя эту мерзость, но тщетно.

– Эрик, не забывай, что господин де Шаньи – мой гость, – словно бы издалека донёсся до меня суровый голос Перса.

– Дарога, а я и не возражаю, – отвечал ему Призрак Оперы. – Я всего лишь хочу преподать этому вступающему в жизнь юноше один небольшой урок.

Я рванулся, но вместо желанного освобождения почувствовал сильнейшее удушье.

– Да не дёргайтесь вы так, – сквозь шум в ушах расслышал я досадливый голос Эрика. – Вы же задушите сами себя!

В ответ на это предостережение я уже обеими руками схватился за шею, силясь на ощупь распознать, как мне избавиться от этого отвратительного «шнурка».

– Уберите руки и сидите смирно! – рыкнул Эрик так властно, что я непроизвольно подчинился.

Давление ослабло, и я ощутил приближение холода, затем быстрое движение у самого горла, после чего удушье прекратилось, а ловкие ледяные пальцы аккуратно сняли лассо через мою голову. Их едва уловимое прикосновение, однако, не вызвало у меня страха, так как во время экспедиций мои руки нередко бывали ничуть не теплее. Но это было впечатление опытного путешественника, длившееся лишь мгновение, а как Кристина находила в себе силы десять лет выносить эти объятия смерти? Как смело это порождение бездны дотрагиваться до неё?

Перед моим внутренним взором пронеслись жуткие и тягостные видения, а затем я несколько пришёл в себя, и физическое зрение постепенно начало возвращаться ко мне. Я различил озабоченное лицо Перса и склоненную набок голову Эрика. Некоторое время он молчал, по-видимому, ожидая, когда я буду в состоянии воспринимать его речь, и, наконец, произнёс:

– Похоже, молодой человек, вы не только недооцениваете старших, но и напрочь забываете их мудрые советы. Дарога ведь наказывал вам когда-то, имея дело со мной, держать руку на уровне глаз, не правда ли?

В бессильном гневе я попытался ответить, но это удалось мне не сразу.

– Я не предполагал, что ваши карманы набиты удавками, словно орехами, – выговорил я не без усилий.

Неожиданно Эрик расхохотался.

– Дарога, этот юнец неисправим!.. Хотите сказать, что я тоже мальчишка?.. Нет, я просто считаю запасную удавку столь же необходимой вещью для негодяя, как запасной носовой платок для благовоспитанного человека вроде вас.

– Значит, вы признаёте, что вы негодяй? – заметил я негромко.

– Это вы не видите во мне ничего другого, – резко парировал он. – А я, как и всякий, стремлюсь соответствовать ожиданиям окружающих и стараюсь их не разочаровывать. Представьте, вы вдруг узнаете, что я не только чудовище – какая будет досада!.. Ну, а Кристина ждёт от меня совершенно иного – иное и получает.

– Хотел бы я знать, кем считает вас Перс, – прошептал я почти про себя, но он, естественно, отлично разобрал мои слова.

– Об этом вы сами его спросите, – промолвил Эрик. – А я, пожалуй, не стану больше вам докучать, а то, как я погляжу, беседа у вас при мне совершенно не клеится, – он неторопливо поднялся. – Прощайте, Дик Сенд!1

– Довольно указывать мне на мой возраст! – рискнул я повысить голос, который тотчас превратился в хрип. – Мне не пятнадцать лет, а…

– …а вдвое больше, – закончил за меня Эрик. – Не думайте, Шаньи, что я могу чего-то не знать о вас – за десять лет я собрал на роскошное досье. А вот вы почти ничего обо мне не знаете… Так что помолчите немного, если не хотите совсем остаться без голоса – а он вам ещё пригодится… Доброго дня тебе, дарога, спасибо за гостеприимство!

– Доброго дня, Эрик, да хранит тебя Аллах! – отозвался Перс.

Эрик коротко кивнул и, наконец, оставил нас вдвоём. Дождавшись, когда за ним захлопнется входная дверь, Перс сокрушённо молвил:

– Простите, господин де Шаньи, что я не успел помешать Эрику, но в случае с удавкой это практически невозможно.

Я попытался заговорить, но вышло это у меня крайне скверно, и Перс тут же остановил меня:

– Послушайте меня, капитан Шаньи, вам и в самом деле не стоит сейчас напрягать горло. Тем более что вы не очень пострадали, и ваша речь скоро восстановится, если вы немного побережётесь.

– Но я хотел бы.., – прохрипел я.

– Вы хотели поговорить со мной?.. Это можно сделать и на бумаге. Я распоряжусь принести карандаш и блокнот.

Перс хлопнул в ладоши, и в комнату вошёл Дариус, вся левая щека которого горела, по-видимому, от хорошей затрещины. Впрочем, держался он совершенно невозмутимо. Хозяин отдал ему упомянутый приказ, который тот выполнил быстрее, чем самый расторопный матрос на моём судне, после чего подобрал закатившийся в дальний угол кувшин, вернул его на прежнее место и безмолвно покинул комнату. Я тотчас потянулся к бумаге.

– Я вижу, что вы остались таким же нетерпеливым, капитан Шаньи, – заметил Перс, – и столь же неосторожным.

– Невозможно.., – начал я, но закашлялся.

Надир-хан предостерегающе поднял руку.

«Невозможно печься о собственной безопасности, когда речь идёт о жизнях людей», – написал я.

– Боюсь, что именно в этом случае следует быть осторожным вдвойне, ибо собственная безопасность перестаёт быть только вашей, – возразил он сухо. – Как бы то ни было, здесь и сейчас всё иначе. Мадам Даэ никоим образом ничто не угрожает.

«Вы можете за это поручиться?» – торопливо нацарапал я.

– Абсолютно. А вот ваше необдуманное вмешательство может причинить ей немалую боль, – голос Перса стал твёрже и строже, а глаза из золотисто-зелёных превратились в подлинные изумруды. – У меня есть право говорить с вами более сурово и откровенно, чем с любым гостем, так как когда-то вы сами объявили мне, что если я отведу вас к Эрику и Кристине, то ваша жизнь будет принадлежать мне.

Я кивнул и приписал:

«Да, я помню это, сударь».

– Господин де Шаньи, мне не нужна ваша жизнь, – продолжал он. – Однако мне необходимо ваше слово в том, что вы не потревожите больше покоя семьи моих близких друзей. Я знаю, вы человек чести и, дав такое обещание, не станете нарушать его.

В ответ я исчеркал целую страницу:

«Сударь, неужели вы всерьёз полагаете меня волокитой, разбивающим чужие семьи? Я никогда бы не побеспокоил Кристину, будь у меня хоть малейшая уверенность в благополучии её брака, и тогда в вашей просьбе не было бы нужды. Но таковой уверенности у меня нет. И если я веду себя с Эриком недопустимо дерзко, то поступаю так не потому, что вижу в нём удачливого соперника, а потому что считаю его монстром, несущим опасность не только ближайшему окружению, но и всему человечеству. Неужели даже сегодняшнее происшествие не убедило вас в моей правоте?!»

– Конечно, капитан Шаньи, если вы будете бросаться во льва зажжёнными спичками, он станет опасен, – вымолвил Перс.

Я вновь схватился за карандаш.

«Надир-хан, я совершенно вас не понимаю! Вспомните, ведь не я умолял вас о помощи, вы сами остановили меня и позвали на спасение Кристины. Вы вооружили нас пистолетами, объявив Эрика «самым страшным противником, какого можно себе представить», вы называли его чудовищем, а её жертвой… Ведь всё это происходило на самом деле, это мне не приснилось! А теперь вы величаете преступника своим другом… Как, по-вашему, я должен расценивать столь резкие перемены в вас, сударь?»

Надир-хан вздохнул.

– Я отважился выступить против Эрика, потому что считал его тогда столь же опасным, как полагаете вы сейчас. Я, увы, не знал всего величия его души, как, впрочем, не знал его тогда и сам Эрик. В жертвенной любви я видел разрушительную страсть, способную погубить не только Кристину Даэ, но и сотни других людей. К тому же, мне не были известны подлинные чувства самой Кристины. К счастью, я оказался неправым и, убедившись в своей ошибке, не допущу более её повторения. В этом вся причина перемены.

«Величие души? – мой карандаш едва не прорвал бумагу. – И это говорите вы, человек, который так давно знает Эрика?»

– Я говорю это именно потому, что действительно знаю Эрика очень давно – дольше, чем вы живёте на свете, сударь.

– Вы можете.., – вновь попытался я заговорить, но по-прежнему хриплый голос заставил меня вернуться к бумаге.

«Вы можете сказать, что вы сообщили Кристине об Эрике, когда она пришла к вам разузнать о нём?»

– Нет, не могу, господин де Шаньи, – ответил Перс с безжалостной категоричностью. – Однако поясню, что я не делал ничего для того, побудить девушку вернуться к нему. Напротив, я всеми силами старался отвратить её от такого решения, поведав мадемуазель Даэ всё, что только способно вынести сердце женщины. Я раскрыл перед её глазами бездну, и она действительно содрогнулась – но не из страха за себя, а за него. В результате, имеем то, что имеем, и непохоже, чтобы Кристина жалела о своём выборе. А уж мне вы можете поверить, я вижусь с нею и Эриком почти каждый день.

Теперь настала моя очередь вздыхать.

«Сударь, я знал вас, как благородного человека, и склонен верить вашим словам, – написал я. – Но мне не так-то просто разглядеть высокие чувства за потоком угроз и комнатой пыток и счастливый брак за разгуливанием по собственному двору с удавкой в кармане»

– Неужели ваши исследования не приучили вас не ограничиваться в своих суждениях лишь тем, что поверхностно? – спросил Перс с выражением разочарованного недоумения.

«Странный вопрос, – накарябал я. – Конечно же, приучили. Я ведь гидролог и знаю, что под безмятежной гладью моря часто таятся подводные течения и рифы, а видимая часть айсберга всегда намного меньше скрытой».

– Но такова и человеческая жизнь, – заметил Перс. – Я поясню словами нашего поэта:

«Непостоянно всё, что в мире есть,

К тому ж изъянов в том, что есть, не счесть.

Считай же сущим всё, чего не видишь,

И призрачным всё то, что видишь здесь»2.

Я снова вздохнул и, помолчав, написал:

«Даже Омар Хайям толкует о призрачном… Что ж, не мне спорить с гением. Остаётся поверить на слово, что чёрное – это белое, и дать вам желанное обещание. Но я надеюсь, что эта клятва не запретит мне хотя бы раз поговорить с Кристиной Даэ и выяснить всё у неё самой?»

Перс с минуту колебался.

– Полагаю, что не запретит, – сказал он наконец. – Но не советую вам встречаться с мадам Даэ в ближайшие дни.

Я молча кивнул и вывел в блокноте:

«Она действительно не оставила сцену?»

– К счастью, нет. Вот это было бы подлинным преступлением против человечества и против неё самой. Вы в этом убедитесь, капитан Шаньи, если услышите её снова.

«Слава Богу, хоть этой возможности у меня никто не отнимет!» – подумал я про себя и написал:

«Ещё один, последний вопрос. Вам известна судьба мадам Валериус? Она ещё жива?»

Перс покачал головой:

– Мадам Валериус скончалась уже давно, приблизительно через год после рождения Кристиана.

Моё сердце сжалось. Я надеялся на иной ответ, предполагая хоть немного узнать о Кристине из уст этой наивной, но доброй старушки. Итак, оборвалась ещё одна ниточка, соединявшая меня с моей бывшей невестой. Перс стал со мной слишком осторожен и  неразговорчив, и полагаться на его помощь я больше уже не мог. Теперь меня с Кристиной связывала только Опера.

В таких расстроенных чувствах я, мой сын, распрощался с Надир-ханом и возвратился домой. Однако к вечеру, при зрелом размышлении, я заключил, что итог этого дня был скорее положительным для меня, так как я разрешил свои самые мучительные сомнения, выяснив, что Кристина жива и, похоже, здорова, и узнав, где и когда смогу видеть её хотя бы издали. Оставалось лишь дождаться открытия театрального сезона. С этими мыслями я лёг в постель и вскоре смог даже уснуть».

 

Глава 6